Первая Царь-девица
Прима-балерина Мариинского театра Виктория Терешкина стала одной из главных героинь XV международного фестиваля балета «Мариинский». Как уже знают наши читатели, 19 марта на исторической сцене состоялся ее творческий вечер. Наш корреспондент обсудила с Викторией ТЕРЕШКИНОЙ современный танец и «Большой балет».
ФОТО Наташи РАЗИНОЙ/предоставлено пресс-службой Мариинского театра
– Виктория, по вашему мнению, какие перемены происходят в петербургском балете? На афишах Мариинского театра стали чаще появляться постановки современных хореографов...
– Я согласна, динамика в современной хореографии наблюдается. Раньше считалось, что русские танцовщики не могут танцевать современные балеты, как это делали западные. Но теперь мир убедился, что русским подвластно все: наши тела гибкие, пластичные, податливые... Но классический репертуар по-прежнему преобладает. Справедливо считается, что лучше русских никто классику не танцует. Я в этом убедилась, когда дебютировала в Американском театре балета, куда была приглашена с партнером Владимиром Шкляровым. Нам сказали, что все билеты распродаются, только когда танцуют русские. Поэтому русских в Американский театр балета приглашают все чаще.
– В чем же особенность наших танцовщиков? Вы можете отличить соотечественников в интернациональной труппе?
– Это очень легко! Я могу определить иностранца, даже когда он просто идет по улице: по походке, по лицу, по взгляду. А уж какие-то нюансы в пластике профессиональный взгляд всегда увидит. У западных танцовщиков другое пассе (выворотное положение ноги. – Прим. ред.), немножко другие руки, в русской школе они более свободные и мягкие. Все различия – это совокупность школы и менталитета. На мой взгляд, западные танцовщики прекрасно танцуют, но я знаю, что они восхищены нашей школой.
– А у русской хореографии есть заметные отличия от западной?
– Это дело очень тонкое. Один и тот же спектакль смотрится по-разному в зависимости от труппы, на которую поставлен. Это заметно даже в классических постановках – с разными составами балет смотрится по-разному. С нашими хореографами работать легче, потому что нет языкового барьера. Как бы ты хорошо ни говорил по-английски, нюансы ускользают, душевные порывы трудно передать на чужом языке.
– Вы танцуете во всех нашумевших премьерах прошлого сезона. Считается, что методы работы знаменитого Уэйна МакГрегора способны выдержать далеко не все танцовщики.
– Самый трудный балет – «Сильвия» Фредерика Аштона. Я труднее ничего не танцевала! Мы за спектакль теряем два-три килограмма, такая нагрузка. Там идут вариации без остановки. Как правило, в классическом балете три части, а у Аштона – семь. Обычно акты различаются: один более сложный, другой легче, но в «Сильвии» все три акта одинаково сложные. Правда, во второй раз танцевать этот балет было гораздо легче.
Над спектаклем «Инфра» сначала с нами работал ассистент Уэйна МакГрегора и был очень доволен, но все время повторял: «Сейчас приедет МакГрегор, и ваши тела будут ломать». Мы с трепетом ждали его приезда, но Уэйн оказался очень мягким. Его жесткость выражалась только в том, что он настаивал – костюмеры должны шить костюм именно так, как он скажет, чтобы артистам было удобно.
Что касается хореографии, конечно, какие-то вещи были непривычными. Например, мы привыкли, что движение надо завершать акцентом головы или кистей рук. Но здесь не было «швов» – одно движение плавно перетекало в другое. Все сплошное непрерывное движение. У нас с Ким Кимином самый сложный дуэт – нет остановок и никаких поз. Даже фотографы говорили, что нас снимать практически невозможно.
Из российских хореографов считаю гениальным Алексея Ратманского. Свои первые профессиональные шаги я делала именно в его хореографии – это были «Золушка», «Анна Каренина», я была первой исполнительницей Царь-девицы в «Коньке-Горбунке». Всегда поражалась его интеллигентности, сдержанности – он ни разу не повысил голос. Но это мое о нем впечатление. Другие балерины говорят, что Ратманский требовательный и с ним тяжело работать. Видимо, с каждым артистом у хореографа складываются свои отношения.
С Юрием Смекаловым у нас тоже сразу возникло родство на духовном уровне. К счастью, у меня еще не было такого, чтобы я мучилась на репетициях.
– Балетная труппа Мариинского театра – одна из самых часто гастролирующих в мире. С какими трудностями вы сталкиваетесь во время гастролей?
– На гастролях для меня самая большая проблема – скользкий пол. В других театрах не разрешают стелить на сцене наш линолеум. В результате у меня ощущение, что я танцую на льду. Сплошные нервы. У них другие туфли. И наши балерины перешли на американские туфли, они не так скользят, но я не могу. Я одна из немногих, кто по-прежнему танцует в туфлях Гришко. Поэтому на гастролях и мучаюсь.
В начале сезона была поездка в Равенну, и честно скажу, мы не ожидали, что будет так неудобно. Потрясающий старинный театр, роскошный зал, но сцена очень маленькая. Когда мы поставили декорации «Лебединого озера», оказалось, буквально негде развернуться. К тому же итальянская сцена очень покатая, нам приходилось перестраивать тело, свой танец ограничивать. А зрителям же не объяснишь эти технические моменты.
– А где-то есть идеальные условия?
– В Мариинском театре. В лондонском «Ковент-Гарден» шикарная сцена, но там безумно скользкий репетиционный зал. Поэтому когда я туда приезжаю, прошу и репетицию проводить на сцене. В Баден-Баден мы ездим уже на протяжении десяти лет, там очень хорошая сцена. И только там расстилают наш линолеум. И я танцую с удовольствием.
Другая трудность личного плана – с рождением дочки я поняла, что без нее не могу, и беру ее с собой.
– Сегодня в Петербурге артистов балета готовят две государственные академии. Нужно ли столько кадров петербургским театрам? Среди балетных танцовщиков большая конкуренция?
– У нас в труппе Мариинского театра атмосфера очень дружеская, никакого песка на сцене и стекол в туфлях. Я начинала учиться в родном Красноярске в хореографическом училище, и даже там было больше интриг. Помню, я пришла на спектакль в пачке, которая ничем не была украшена, потому что кто-то вырвал из нее все камни. Мне резали ботинки, было очень обидно, не верилось, что бывает такая зависть. В Петербурге ни с чем подобным не сталкивалась – у всех много работы, не до интриг. Сейчас у нас вообще другие проблемы, мы здесь все молодые мамочки, обсуждаем своих детей, а не то, кто лучше или хуже танцевал и кому досталась главная партия. Приятнее обсудить, какое первое слово сказал твой ребенок и когда сделал первые шажки.
Когда я только начинала, руководство Мариинского театра верило в меня больше, чем я сама в себя – в первый же сезон мне доверили танцевать сольные вариации. Через год сказали: готовь «Лебединое озеро», у тебя на гастролях будет премьера. Я обомлела. Я себя на тот момент не видела лебедем, Махар Вазиев, тогда руководивший балетной труппой, разглядел. Мне не приходилось скучать, всегда что-то давали, давали, давали... Наверное, потому что мне можно доверять – ни разу не было такого, чтобы я подвела.
– В балетном мире немало сплетен и скандалов. Как вам удается быть в стороне от всего этого?
– В мире искусства от этого никуда не деться. Такова наша жизнь. Знаете, сколько про меня сплетен, раньше было обидно. Говорили о том, что я вышла замуж за солиста Большого театра, чтобы попасть в его труппу, это просто смешно! Но когда у тебя маленький ребенок, ты понимаешь, что все это такая ерунда! Самое главное, чтобы близкие были рядом, здоровые и счастливые.
– Как вы думаете, телепроект «Большой балет» на телеканале «Культура» достиг той цели, ради которой создавался?
– Рейтинг канала вырос. Я удивляюсь, почему они не стали делать второй сезон, популярность шоу к этому располагала. Но балет – субъективное искусство, всем не угодишь. Мне казалось, что моего партнера Андрея Ермакова незаслуженно засудили. Сама быть участницей я бы не согласилась. До того я смотрела проект «Болеро», где участвовала Евгения Образцова, тогда солистка Мариинского театра, и я тоже постоянно обижалась на жюри. Мне казалось, ей занижали оценки.
– Вы производите впечатление неземного существа. Что помогает вам прочно стоять на земле, не терять равновесие в жизни?
– Мне даже мама ставит в упрек, что я простовата для своего статуса прима-балерины и заслуженной артистки, а надо вести себя соответственно статусу. Но я совершенно не умею и не хочу изображать из себя диву. Я такая, какая есть, и хочу, чтобы друзьям было со мной легко. Я как все: суп варю, выношу мусор, мою посуду, стираю. Именно эти бытовые дела меня и «заземляют». Я теперь не могу себе позволить все время проводить в любимом театре. Я не только балерина, но прежде всего жена и мать.
Эту и другие статьи вы можете обсудить и прокомментировать в нашей группе ВКонтакте
Материал опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 052 (5425) от 26.03.2015.
Комментарии