Это мы

Какое это все-таки чудо – словари! Обычно-то кто на них глядит? Говоришь и говоришь. Ты ведь при ходьбе не думаешь, какой сустав за каким «включать» – встал и пошел! Вот и в речи, если это не публичное выступление, тоже «идешь себе да идешь». Да даже и при чтении нынешней книги глаза бегут за сюжетом, не отмечая порядка слов. И только если наткнешься на «заборное» слово, на которые нынешняя проза такая мастерица, или на какую-нибудь нарочитую лесковскую «досадную укушетку», вдруг споткнешься, и надо будет некоторое время собирать растерянное внимание, чтобы лететь за сюжетом дальше.

ФОТО Дмитрия СОКОЛОВА

А словарь кладет каждое слово под микроскоп и телескоп, и оно рождается при тебе и живет в разных контекстах, меняя с веками и днями оттенки значений, переодеваясь по времени или исчезая вместе с обозначаемой им частью мира. Тут ты и понимаешь, что вся мировая культура помещается между «в начале было Слово» и «Что вы читаете, принц? – Слова, слова, слова...». И в словарях как раз виднее всего, как слово, рожденное Адамом в раю, постепенно обживается в истории или отвергается ею. Как, приживаясь, оно перелицовывается, приноравливается к веку, меняя значения чуть не до противоположности...

«Словарь русской ментальности», который побудил нас говорить об этом, не просто очередное издание, где слова, как у В. И. Даля, идут в смиренной алфавитной последовательности и где могут идти прямо друг за другом такие несовместимости, как «дурак» и «душа», «жилец» и «жилет» и даже «рыгать» и «рыдать». В новом двухтомнике те же алфавитные законы словаря послужат собиранию нашей души, нашего многообразия и единства, существа нашей веры, духовного света и рассудочной тьмы, высоты и низости – всего того неисчерпаемого, что зовется русским человеком.

Это прекрасное двухтомное зеркало отражает нас как есть – умными, глупыми, грешными, святыми, искренними, лживыми, простосердечными, лицемерными – неисчерпаемыми, как Россия. И тут, как в жизни, тоже могут следовать друг другу в затылок далеко отстоящие в обиходе слова: «дьявол» и «дядя», «жалость» и «жалованье», «обет» и «обжорство», «жлобство» и «ж...» (в значении «безвыходного положения, в котором можно оказаться самому или отправить другого»).

Словари беспристрастнее всего свидетельствуют о том, куда слово заводило нас на исторических путях и из каких бед выводило. Слово было Пушкиным и Гоголем, Леонтьевым и Аксаковым, Розановым и Зощенко, Мережковским и Гиппиус, Толстым и Тютчевым, Вик. Ерофеевым и Довлатовым, чтобы мы могли увидеть всего русского человека – выпрямиться от гордости или погибнуть от стыда на высоких русских качелях.

Подлинно мы живем и говорим бессознательно, пока, скажем, не столкнемся с иностранцем и не поймаем себя на том, что говорим слишком громко, как будто от этого станем понятнее, и сами с удивлением видим, что не можем ясно назвать не только обобщенные понятия «добро», «милость», «истина», но и самые простые – «дом», «ключ», кипяток». Бедные Робинзоны перед Пятницей, пытающиеся рассказать ему о мире, которого он не знал. А тут еще горизонт-то сужен до самого существенного – до национального своеобразия, чтобы Пятница понял, что вы не француз, не немец, а именно русский.

И когда вглядишься вот так в каждое самое повседневное слово, поднимешь его к свету, поневоле ахнешь, как каждое из них глубоко, какую таит даль и какое, оказывается, богатство и счастье – жизнь и возможность назвать ее и в назывании обладать ею.

Откроешь первую букву словаря – и вот тебе характер, родной в одних только гласных, в единственном звуке:

«а» – и тут же удивление: «А, вы здесь, голубчики!»,

«и» – и несогласие: «И, милый, что в ней хорошего?»,

«о» – и восхищение: «О, жизнь! О, солнца свет! О, юность! О, надежда!»,

«у» – и укоризна: «У, баловень...»,

«э» – и возражение: «Э, позвольте...».

Не-е-ет, тут только начни – и придется пересказывать весь словарь, а это все равно что пересказать Россию. А если уж очень не терпится и хочется поскорее услышать и отличить себя перед миром, можно поглядеть самые большие статьи словаря и тотчас увидеть определяющие черты русского сердца: «справедливость», «добро», «совесть», «душа», «жизнь», «грех», «воля», «судьба», «истина».

А уж как дойдешь до слова «русский», то только улыбнешься: все у нас на особицу – русская душа, русская идея, русская женщина, русский ум и даже русский дурак, который, по слову Г. В. Свиридова, «отдал алмазную гору веры и красоты за консервную банку цивилизации». Ну и, конечно, неизбежный нынче «новый русский», который «идет на обман, подлог, подтасовки. На наглый прессинг по всему полю». Даже и не хочется этого «нового» русским называть.

Кто станет счастливым обладателем словаря, сам, даже просто перелистав его, увидит эти живые опоры в саду примеров, которые обнимают всего человека в его вечном эгоистическом настоящем. Вот и это простое как будто и не нуждающееся в каком-либо комментарии «настоящее», которое, кажется, и не слово, а время, открылось такой пропастью смыслов, что, для того чтобы увидеть и понять его полнее, пришлось созвать Толстого, Гоголя, Зиновьева, Франка, Лопатина, Аскольдова, Лихачева, Флоренского. И с ними оказаться в центре уже не одного своего дня, а в сердце заблуждений и надежд мировой истории и услышать укор и наставление хоть вот в этих словах Герцена: «Ничего не может быть ошибочнее, как отбрасывать прошедшее, служившее для достижения настоящего». А мы уж столько этого прошедшего «наотбрасывали», что никак собрать себя не можем.

Это, может быть, одно из главных служений и смыслов словаря – за историческим движением слова увидеть полноту нашего нынешнего национального образа и с горечью отметить, что не все в этом сегодняшнем образе – к нашей чести. Один из самых печальных выводов, сделанных авторами, что «в наши дни семантически русское слово не развивается, оно насилуется иронией» (вот хоть вариант Т. Толстой: «Мы рождены для вдохновенья, для звуков клевых и крутых»).

Горькую правоту авторов словаря может увидеть сам читатель, пройдя всеми дорогами этого русского языкового небосвода, пережив восхищение, сомнение, тревогу и почувствовав необходимую личную ответственность перед будущим русского слова – остановиться ли ему в не нами нажитом богатстве, тешиться ли иронией или, оглянувшись во времени, увидеть новые живые векторы и перспективы русского духовного домостроительства.

Словарь не только утверждает. Словарь спрашивает, «с какой ноги» мы встанем и пойдем завтра.

Валентин КУРБАТОВ, Псков

В. В. Колесов, Д. В. Колесова, А. А. Харитонов. Словарь русской ментальности.
В 2-х томах. Санкт-Петербург, «Златоуст». 2014.

Эту и другие статьи вы можете обсудить и прокомментировать в нашей группе ВКонтакте

Материал опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 038 (5411) от 05.03.2015.